Не могу сказать съ достовѣрною точностію, въ какомъ достопамятномъ градѣ родился и воспитывался сей великій мужъ до исшествія своего на подвигъ брани; а какой градъ нынѣ покоитъ и нетлѣнною пищею питаетъ сего дивнаго, это мнѣ извѣстно. Онъ пребываетъ нынѣ въ томъ градѣ, о которомъ говорить велегласный Павелъ, взывая: наше житіе на небесѣхъ есть (Филип. 3, 20); невещественнымъ чувствомъ насыщается онъ блага, которымъ невозможно насытиться, и наслаждается невидимою добротою, духовно утѣшается духовнымъ [2], получивъ воздаянія, достойныя подвиговъ, и почесть за труды, не трудно понесенные — тамошнее наслѣдіе; и навсегда соединившись съ тѣми, которыхъ нога ста на правотѣ (Пс. 25, 12). Но какъ сей вещественный достигъ невещественныхъ силъ и совокупился съ ними, это я постараюсь изъяснить по возможности.

Будучи шестнадцати лѣтъ тѣлеснымъ возрастомъ, совершенствомъ же разума тысящелѣтенъ, сей блаженный принесъ себя самого, какъ нѣкую чистую и самопроизвольную жертву Великому Архіерею, и тѣломъ восшелъ на Синайскую, а душею на небесную гору; съ тѣмъ, думаю, намѣреніемъ, чтобы отъ видимаго сего мѣста имѣть пользу и лучшее наставленіе къ достиженію невидимаго. И такъ, отсѣкши безчестную дерзость отшельничествомъ, сею обладательницею нашихъ мысленныхъ отроковицъ [3], воспріявъ же благолѣпное смиренномудріе, онъ, при самомъ вступленіи въ подвигъ, весьма благоразумно отогналъ отъ себя обольстительное самоугодіе и самовѣріе; ибо преклонилъ свою выю и ввѣрилъ себя искуснѣйшему учителю, чтобы, при благонадежномъ его руководствѣ, непогрѣшительно переплывать бурное море страстей. Умертвивъ себя такимъ образомъ, онъ имѣлъ въ себѣ душу, какъ бы безъ разума и безъ воли, совершенно свободную и отъ естественнаго свойства; а еще удивительнѣе то, что, обладая внѣшнею мудростію, онъ обучался небесной простотѣ. Дѣло преславное! Ибо кичливость философіи не совмѣщается со смиреніемъ. Потомъ по прошествіи девятнадцати лѣтъ, предпославъ къ Небесному Царю своего учителя, какъ молитвенника и заступника, и самъ онъ исходитъ на поприще безмолвія, нося сильныя, на разореніе твердынь, оружія — молитвы великаго (своего отца); и избравъ мѣсто удобное къ подвигамъ уединенія, въ пяти стадіяхъ отъ храма Господня (мѣсто это называется Ѳола), онъ провелъ тамъ сорокъ лѣтъ въ неослабныхъ подвигахъ, всегда пылая горящею ревностію и огнемъ божественнымъ. Но кто можетъ выразить словами и восхвалить сказаніемъ труды его, тамъ понесенные? И какъ явно представить всякій трудъ его, который былъ тайнымъ сѣяніемъ? Впрочемъ, хотя чрезъ нѣкоторыя главныя добродѣтели извѣстимся о духовномъ богатствѣ сего блаженнаго мужа.

Онъ употреблялъ всѣ роды пищи, безъ предосужденія разрѣшаемые иноческому званію, но вкушалъ весьма мало, премудро сокрушая и чрезъ это, какъ я думаю, рогъ кичливости. Итакъ, малояденіемъ угнеталъ онъ госпожу оную, то есть плоть, многаго похотливо желающую, голодомъ вопія къ ней: молчи, престань, тѣмъ же, что вкушалъ отъ всего по-немногу, порабощалъ онъ мучительство славолюбія: а пустынно-житіемъ и удаленіемъ отъ людей утолилъ онъ пламень сей (то есть тѣлесной) печи, такъ что онъ совсѣмъ испепелился и угасъ совершенно. Милостынею и скудостію во всемъ потребномъ мужественный сей подвижникъ мужественно избѣжалъ идолослуженія, то есть сребролюбія (Колос. 3, 5), отъ ежечасной смерти душевной, то есть отъ унынія и отъ разслабленія (и) возставлялъ онъ душу, возбуждая ее памятію тѣлесной смерти, какъ остномъ; а сплетеніе пристрастія и всякихъ чувственныхъ помысловъ разрѣшилъ невещественными узами святой печали. Мучительство гнѣва еще прежде было въ немъ умерщвлено мечемъ послушанія; неисходнымъ же уединеніемъ и всегдашнимъ молчаніемъ умертвилъ онъ піявицу паутинаго тщеславія. Что же скажу о той славной побѣдѣ, которую сей добрый таинникъ одержалъ надъ осьмою отроковицею? [4] Что скажу о крайнѣйшемъ очищеніи, которое сей Веселеилъ послушанія началъ, а Владыка небеснаго Іерусалима, пришедши, совершилъ Своимъ присутствіемъ; ибо безъ сего не можетъ быть побѣжденъ діаволъ съ сообразнымъ ему полчищемъ. Гдѣ помѣщу, въ настоящемъ нашемъ плетеніи вѣнца, источникъ слезъ его, (дарованіе не во многихъ обрѣтающееся), которыхъ тайное дѣлателище и до нынѣ остается, — это небольшая пещера, находящаяся у подошвы нѣкоторой горы; она на столько отстояла отъ его келліи и отъ всякаго человѣческаго жилища, сколько нужно было для того, чтобы заградить слухъ отъ тщеславія; но къ небесамъ она была близка рыданіями и взываніями, подобными тѣмъ, которыя обыкновенно испускаютъ пронзаемые мечами и прободаемые разженнымъ желѣзомъ, или лишаемые очей. Сна принималъ онъ столько, сколько необходимо было, чтобы умъ не повредился отъ бдѣнія; а прежде сна много молился и сочинялъ книги; это упражненіе служило ему единственнымъ средствомъ противъ унынія. Впрочемъ все теченіе жизни его была непрестанная молитва и пламенная любовь къ Богу; ибо, день и ночь, воображая Его во свѣтлости чистоты, какъ въ зеркалѣ, онъ не хотѣлъ, или точнѣе сказать, не могъ насытиться.

Нѣкто изъ монашествующихъ, именемъ Моисей, поревновавъ житію Іоанна, убѣдительно просилъ его, чтобы онъ принялъ его къ себѣ въ ученики и наставилъ на истинное любомудріе; подвигнувъ старцевъ на ходатайство, Моисей, черезъ ихъ просьбы, убѣдилъ великаго мужа принять себя. Нѣкогда авва повелѣлъ сему Моисею переносить съ одного мѣста на другое землю, которой требовало удобреніе грядъ для зелій: достигши указаннаго мѣста, Моисей безъ лѣности исполнялъ повелѣніе: но какъ въ полдень насталъ чрезвычайный зной, (а тогда былъ послѣдній лѣтній мѣсяцъ), то онъ уклонился подъ большой камень, легъ и уснулъ. Господь же, Который ничѣмъ не хочетъ опечалить рабовъ Своихъ, по обычаю Своему предупреждаетъ угрожавшее ему бѣдствіе. Ибо великій старецъ, сидя въ келліи и размышляя о себѣ и о Богѣ, преклонился въ тончайшій сонъ и видитъ священнолѣпнаго мужа, который возбуждалъ его, и посмѣваясь сну его, говорилъ: «Іоаннъ, какъ ты безпечно спишь, когда Моисей въ опасности?» Вскочивши немедленно, Іоаннъ вооружился молитвою за ученика своего; и когда тотъ вечеромъ возвратился, спрашивалъ его, не случилась ли съ нимъ какая-нибудь бѣда или нечаянность? Ученикъ отвѣчалъ: огромный камень едва не раздавилъ меня, когда я спалъ подъ нимъ въ полдень: но мнѣ показалось, будто ты зовешь меня, и я вдругъ выскочилъ изъ того мѣста. Отецъ же, поистинѣ смиренномудрый, ничего изъ видѣнія не открылъ ученику; но тайными воплями и воздыханіями любви восхвалялъ благаго Бога.

Сей преподобный былъ и образцемъ добродѣтелей и врачемъ, исцѣлявшимъ сокровенныя язвы. Нѣкто, но имени Исаакій, будучи весьма сильно угнетаемъ бѣсомъ плотской похоти и уже изнемогшій духомъ, поспѣшилъ прибѣгнуть къ сему великому и объявилъ ему свою брань словами, растворенными рыданіемъ. Дивный мужъ, удивляясь вѣрѣ его, сказалъ: станемъ, другъ, оба на молитву. И между тѣмъ, какъ молитва ихъ кончилась, и страждущій еще лежалъ, повергшись ницъ лицомъ, Богъ исполнилъ волю раба Своего (Пс. 144, 19), дабы оправдать слово Давидово; и змѣй, мучимый біеніями истинной молитвы, убѣжалъ; а недужный, увидѣвъ, что избавился отъ недуга, съ великимъ удивленіемъ возсылалъ благодареніе Прославившему и прославленному.

Другіе, напротивъ, подстрекаемые завистію, называли его (преподобнаго Іоанна) излишне говорливымъ и пустословомъ. Но онъ вразумилъ ихъ самымъ дѣломъ и показалъ всѣмъ, что вся можетъ о укрѣпляющемъ всѣхъ Христѣ (Фил. 4, 12); ибо молчалъ въ теченіи цѣлаго года; такъ что порицатели его превратились въ просителей и говорили: заградили мы источникъ приснотекущей пользы, ко вреду общаго всѣхъ спасенія. Іоаннъ же, чуждый прекословія, послушался и снова началъ держаться перваго образа жизни.

Потомъ, всѣ, удивляясь преуспѣянію его во всѣхъ добродѣтеляхъ, какъ бы новоявленнаго Моисея, поневолѣ возвели его на игуменство братіи и, возвысивши сей свѣтильникъ на свѣщникъ начальства, добрые избиратели не погрѣшили; ибо Іоаннъ приблизился къ таинственной горѣ, вшедши во мракъ, куда не входятъ непосвященные; и возводимый по духовнымъ степенямъ, принялъ богоначертанное законоположеніе и видѣніе. Слову Божію отверзъ уста свои, привлекъ Духа, отрынулъ слово, и изъ благаго сокровища сердца своего изнесъ словеса благая. Онъ достигъ конца видимаго житія въ наставленіи новыхъ Израильтянъ, т. е. иноковъ, тѣмъ однимъ отличаясь отъ Моисея, что вошелъ въ горній Іерусалимъ, а Моисей, не знаю какъ, не достигъ земнаго.

Духъ Святый говорилъ его устами; свидѣтелями этому служатъ многіе изъ тѣхъ, которые спаслись и до нынѣ спасаются черезъ него. Превосходнымъ свидѣтелемъ премудрости сего премудраго и подаваемаго имъ спасенія былъ новый оный Давидъ [5]. Свидѣтелемъ того же былъ и добрый Іоаннъ, преподобный нашъ пастырь (Раиѳскій игуменъ). Онъ и убѣдилъ сего новаго боговидца усильными своими просьбами, для пользы братій сойти помышленіемъ съ горы Синайской, и показать намъ свои богописанныя скрижали, въ которыхъ наружно содержится руководство дѣятельное, а внутренно — созерцательное [6]. Такимъ описаніемъ покусился я въ немногихъ словахъ заключить многое; ибо краткость слова имѣетъ красоту и въ искусствѣ витійства (а).

 

Примѣчанія:
[1] Схоластиками въ древности назывались риторы, законовѣды, или вообще люди ученые.
[2] Въ слав. «умомъ единымъ радуяся о Умѣ мысленно созерцаемомъ».
[3] То есть страстей. Смотри слово 10-е, главу 3-ю.
[4] То есть гордостію, которая въ числѣ главныхъ восьми страстей есть восьмая.
[5] Полагаютъ, что новымъ Давидомъ названъ здѣсь вышеупомянутый Исаакій.
[6] Т. е. въ Лѣствицѣ внѣшнія слова поучаютъ дѣятельности, а внутренній духовный разумъ наставляетъ къ видѣнію.
(а) Смотри въ концѣ книги, послѣ слова къ пастырю, примѣчанія къ біографіямъ пр. Іоанна Лѣствичника: